Бывший сотрудник НЦССХ открыл частную кардиоклинику
Сердечно‑сосудистый хирург Артур Дормидор увлекся безоперационными альтернативами капиталоемких и потому популярных в госсекторе стентирования и аортокоронарного шунтирования 12 лет назад, будучи сотрудником НЦССХ им. А.Н. Бакулева. Не найдя поддержки у руководства и не имея возможности развивать малоинвазивные регенеративные технологии, он привлек инвесторов из числа бывших пациентов и открыл в Москве Центр патологии органов кровообращения.
С каким настроением он покидал Бакулевский центр и что за методики продвигает в частном порядке, кардиохирург рассказал Vademecum.
– Как вы пришли в кардиохирургию?
– В 2002 году я закончил Крымский государственный медуниверситет по специальности «сердечно‑сосудистая хирургия» и отправился в Москву. В Крыму кардиохирургии не было, более‑менее приличные знания можно было получить в Киеве, но я всегда был русофилом, поэтому вопрос, где учиться, не стоял. Естественно, сразу направился в Бакулевский центр. Там мне дали экзаменационные вопросы, через год подготовки я сдал экзамены и поступил в ординатуру, а потом остался в аспирантуре. Изначально работал в детской кардиохирургии, там моим первым научным руководителем был профессор Зеленикин. Но детская кардиохирургия меня особенно никогда не привлекала, поэтому, как только появилась возможность, я перешел в отделение кардиомиопатии к профессору Константину Борисову.
– Когда вы стали практиковать безоперационные методики?
– В отделение хирургического лечения кардиомиопатии [группа заболеваний миокарда, при которых сердечная мышца структурно и функционально изменена при отсутствии патологий коронарных артерий, артериальной гипертензии и поражения клапанного аппарата. – Vademecum] всегда попадала самая загадочная и тяжелая группа пациентов. Никто в стране не знал, что с ними делать, поэтому все отправляли их в Бакулевку. Наше отделение и сейчас является одним из двух в мире узкоспециализированных в этом направлении, второе такое есть в американской Mayo Clinic. Помимо разных форм гипертрофической кардиомиопатии, которые мы оперировали по авторской методике Константина Борисова и Лео Бокерии, мы регулярно сталкивались с другими тяжелыми случаями, включая ишемическую болезнь и сердечную недостаточность. У нас было очень много пациентов, которым уже провели и стентирование, и шунтирование, а толку не было – люди продолжали умирать. Мы думали, что с ними делать. Тогда в практику стали входить безоперационные технологии – усиленная наружная контрпульсация, ударно‑волновая терапия и другие методики.
– Кто изобрел эти методики?
– Усиленную наружную контрпульсацию еще в 60‑х придумали китайцы, а потом американцы развили эту методику и применяли ее в первую очередь для лечения ишемической болезни сердца. Так что главные страны по этому направлению сейчас – это Китай и США. Над ударно‑волновой терапией работали исследователи сразу в нескольких странах параллельно: американцы, французы, австрийцы. Так что этот метод родился из нескольких источников. Сначала мы применяли эти методики для лечения самых сложных пациентов, у которых просто не было альтернативы, но постепенно появилось понимание, что они применимы, особенно контрпульсация, для пациентов с хронической сердечной недостаточностью неишемического генеза. В целом другие клиники в России с переменным успехом взяли на вооружение эти методики. Установки для ударно‑волновой терапии, например, сейчас существуют, по моим данным, в 17 медцентрах, из них две – в коммерческих клиниках – в моей и в красноярском Центре современной кардиологии. Еще 15 установок есть в разных государственных клиниках, но насколько активно они там используются, трудно сказать, где‑то стоят даже не распакованные. Первый контрпульсатор появился в Бакулевском центре, потом в РКНПК, а сейчас есть у нас и в некоторых других частных клиниках.
И ударно‑волновая терапия, и контрпульсация относятся к кардиологическому разделу регенеративной медицины, которая предполагает биологическое, физическое, химическое воздействие на организм с целью восстановления той или иной его функции. Как подсчитали в ВОЗ, к 2030 году порядка 40% патологий будут лечиться с помощью методик регенеративной медицины. К ней, кстати, можно отнести и экстракорпоральную гемакоррекцию, и клеточные технологии.
– В чем суть безоперационного лечения сердечно‑сосудистых заболеваний?
– Что такое ишемическая болезнь? По сути, это плохое кровоснабжение некоторых зон сердца, так как сосуды забиты бляшками, которые не дают хода кровотоку. Соответственно, нам нужно восстановить кровоснабжение этих зон. На это работает ударно‑волновая терапия. Находим «отключенную» от кровотока зону, прицеливаемся и даем интенсивный разряд акустической волны. От такого воздействия начинается ангиогенез – рост сосудов в ишемизированной зоне сердца, который происходит в течение трех‑четырех месяцев. Если есть сосуды, значит, зона снова снабжается кровью.
Наружная контрпульсация предполагает воздействие на основные группы сосудов пневмоманжетами, которые надеваются на руки и ноги пациента. Важно дать силовой импульс в определенную фазу сердечного сокращения. Механизм следующий: сердце сократилось, кровь пошла в аорту, аортальный клапан закрылся. Как только это произошло, мы сокращаем пневмоманжеты, отчего кровь обратным током идет к закрытому аортальному клапану. В этот момент подключается резервная капиллярная сеть сердца, благодаря которой его ишемизированные зоны насыщаются кровью. Тут почти как с водопроводной трубой: если она забита, то мы можем либо прочистить ее, либо повысить давление. Повышаем давление – кровоснабжение улучшается. Помимо локального эффекта мы также получаем рост новых сосудов в сердце, а при хронической сердечной недостаточности неишемической природы контрпульсация позволяет улучшить насосную функцию сердца.
– То есть эти методики могут служить реальной альтернативой операциям?
– Однозначно. Вообще, когда я в Бакулевском центре начал плотно заниматься контрпульсацией, у меня постепенно изменилось отношение к кардиохирургии. Смертность от сердечно‑сосудистых заболеваний сегодня сумасшедшая, а причина инфарктов и инсультов одна – атеросклероз, образование в артериях бляшек, которые, разрушаясь, попадают в кровь, моментально провоцируют тромбоз, а дальше – инвалидизация или летальный исход. Я понял, что при атеросклерозе открытые кардиохирургические вмешательства и рентгенэндоваскулярная хирургия теряют всякий смысл. Аортокоронарное шунтирование (АКШ) и стентирование улучшают качество жизни пациента, но никак не влияют на ее продолжительность. Бляшки в сосудах все равно остаются, и в конце концов может произойти их самопроизвольное разрушение. При этом АКШ – сложная операция с остановкой сердца и тяжелым выходом из нее пациента. Контрпульсация сама по себе тоже не продлевает человеку жизнь, но зато не предполагает операции и в 95% случаев ее заменяет. Недаром в Америке контрпульсацию называют безоперационным шунтированием. В сочетании с оптимальной медикаментозной терапией мы можем повлиять и на продолжительность жизни. К сожалению, в нашей стране во главе угла стоит финансирование, очевидно, что сосудистым центрам интереснее большие дорогостоящие операции. Два года назад я занимал должность замминистра здравоохранения Крыма, и даже тогда мне трудно было понять экономику лечения таких пациентов – зачем их без разбора тянуть на стентирование и шунтирование.
– Насколько оперативное вмешательство превышает в цене, например, контрпульсацию?
– В разы, даже если сравнивать по себестоимости, чего у нас, конечно, не бывает. Только на расходники для проведения одной кардиохирургической операции по восстановлению кровообращения необходимо не менее $1–1,5 тысячи, а вообще федеральные центры во времена квотирования получали за каждое такое вмешательство порядка $5–6,5 тысячи. Но чаще всего бывает так, что пациента нужно еще и реанимировать, а на борьбу за жизнь можно потратить до $15 тысяч в день. Аппарат для контрпульсации стоит в среднем $150 тысяч, соответственно себестоимость одной процедуры в десятки раз ниже одного АКШ. Выгодность процедуры и направления в целом пока не понимают ни большинство врачей, ни общество. Всем тяжелым пациентам рекомендуют шунтирование, а мы тут им предлагаем что‑то непонятное.
– За рубежом другое отношение к регенеративной кардиологии?
– Да почти такое же, кроме, как я уже сказал, США и Китая. Это направление наукоемкое и малоосвоенное. Я много работаю с немецкими клиниками, и там далеко не везде хорошо знают и понимают смысл этих методик.
– А как вы попали в Минздрав Крыма?
– Когда депутат Сергей Калашников возглавил комитет Госдумы по охране здоровья, ему потребовалась аналитика по сердечно‑сосудистым заболеваниям. Мы были знакомы, и я согласился помочь, четыре года был внештатным экспертом по ССЗ. Тогда я уже ушел из Бакулевского центра. Сергей Вячеславович всегда стремился развивать отрасль, я его глубоко уважаю. Он хоть и не врач, по образованию – психолог, но достаточно глубоко вник в тему. Намного глубже, чем многие наши врачи. Он пытался навести порядок в здравоохранении. Это был интересный опыт. А когда случилась «крымская весна», мне предложили должность в республиканском Минздраве. Обсудив с Вероникой Игоревной (Скворцовой) и Сергеем Вячеславовичем мое назначение на должность заместителя министра, я стал работать в Крыму, но затем понял, что административная работа не совсем то, что мне подходит, и решил сконцентрироваться на своей клинике.
– Почему вы решили покинуть Бакулевский центр?
– Когда работаешь в госструктуре, возникает много препон для развития. Я погрузился в регенеративную кардиологию, понял, что работать с пациентами надо по‑другому, и решил, что мне нужен свой проект. Стал искать инвесторов, а когда нашел, позвал с собой коллег по отделению. И четыре врача из восьми ушли ко мне в Центр патологии органов кровообращения. Инвесторами стали мои бывшие пациенты, с которыми мы сдружились. Эти люди к медицине отношения не имеют, но им интересны новые технологии. Не хотел бы их раскрывать, скажу так: это топ‑менеджеры, которые работают в газовой промышленности. В общей сложности на создание клиники понадобилось порядка $2,5 млн, из них $2 млн вложили сразу в оборудование.
– Были ли сложности с привлечением пациентов, окупаемостью инвестиций?
– В первый год мы работали только с собственной пациентской базой, потом стал действовать принцип сарафанного радио. Я считаю, что мы мало вложились в продвижение в интернете, но, тем не менее, постепенно пациенты стали приезжать из разных регионов, даже с Дальнего Востока. Выйти на окупаемость удалось только через два года, сейчас бизнес растет примерно на 20% в год, но фантастических оборотов, у нас конечно, нет. Помимо методик, о которых я рассказал, мы развиваем терапевтическое направление, включая блок интенсивной терапии, функциональную диагностику, детскую кардиологию. Узкая специализация не позволяла рассчитывать на ДМС как источник дополнительных денег, поэтому мы сразу ориентировались на конкретную пациентскую аудиторию. Нам остро не хватает площадей, поэтому планируем расширяться, как только появится финансовая возможность. Пока осилили небольшую перепланировку помещения, чтобы начать практиковать новые методы лечения: плазмаферез, каскадный плазмаферез, гемосорбцию, гемофильтрацию. Несмотря на то что ядро клиники – регенеративная кардиология, для других патологий нужны стационар, оперблок и лаборатория. В перспективе наш центр должен обрести полноценные кардиохирургические мощности.
– Куда же вы направляете пациентов, нуждающихся в оперативном лечении?
– В основном мы направляем пациентов за границу, у нас есть несколько надежных партнеров в Европе. Ключевой из них – клиника «Филип Втори» кардиохирурга Жана Митрева. Это уникальный специалист, его можно смело записать в десятку лучших в мире. У него летальность невероятная: за 10 лет по всем видам кардиохирургических вмешательств – 0,7%, тогда как в ведущих немецких клиниках этот показатель в среднем составляет 1,3%, а у нас – 3,5–4%! Долгое время Жан работал в Германии, потом его товарищ, премьер‑министр Македонии, позвал его наладить в стране сердечно‑сосудистую хирургию. Там они организовали на базе военного госпиталя клинику, где я периодически участвую в операциях вместе с академиком Митревым и куда направляю пациентов.